Неточные совпадения
Может быть, отлетая к
миру лучшему, ее прекрасная душа с грустью оглянулась
на тот, в котором она оставляла нас; она увидела мою печаль, сжалилась над нею и
на крыльях любви, с небесною улыбкою сожаления, спустилась
на землю, чтобы утешить и благословить меня.
— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь
на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской
земли свой царь, и не будет в
мире силы, которая бы не покорилась ему!..
Он вдруг вспомнил слова Сони: «Поди
на перекресток, поклонись народу, поцелуй
землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему
миру вслух: „Я убийца!“ Он весь задрожал, припомнив это.
— Это, батюшка,
земля стоит
на трех рыбах, — успокоительно, с патриархально-добродушною певучестью объяснял мужик, — а против нашего, то есть,
миру, известно, господская воля; потому вы наши отцы. А чем строже барин взыщет, тем милее мужику.
В лице Христа еврейство является основоположником религии, которую исповедует вся Европа и ‹которая› проповедуется католической церковью во всем
мире. В лице Карла Маркса еврейство сеет
на земле сокрушительное учение о непримиримости интересов капитала и труда, о неизбежном росте классовой ненависти, о неустранимой социально-революционной катастрофе.
Они знали, что в восьмидесяти верстах от них была «губерния», то есть губернский город, но редкие езжали туда; потом знали, что подальше, там, Саратов или Нижний; слыхали, что есть Москва и Питер, что за Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный
мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит
на себе
землю.
Она видела теперь в нем мерзость запустения — и целый
мир опостылел ей. Когда она останавливалась, как будто набраться силы, глотнуть воздуха и освежить запекшиеся от сильного и горячего дыхания губы, колени у ней дрожали; еще минута — и она готова рухнуть
на землю, но чей-то голос, дающий силу, шептал ей: «Иди, не падай — дойдешь!»
— Как первую женщину в целом
мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и
на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…
Итак, мог же, стало быть, этот молодой человек иметь в себе столько самой прямой и обольстительной силы, чтобы привлечь такое чистое до тех пор существо и, главное, такое совершенно разнородное с собою существо, совершенно из другого
мира и из другой
земли, и
на такую явную гибель?
Странник — свободен от «
мира», и вся тяжесть
земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке
на плечах.
И
на землю Христос принес не
мир, но меч.
Это более глубокое и широкое мироощущение и сознание не допускает тех рационалистических иллюзий, для которых будущее
мира определяется лишь силами, лежащими
на самой поверхности ограниченного куска
земли.
Все социальные учения XIX века были лишены того сознания, что человек — космическое существо, а не обыватель поверхностной общественности
на поверхности
земли, что он находится в общении с
миром глубины и с
миром высоты.
Многое
на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с
миром иным, с
миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в
мирах иных.
Бог взял семена из
миров иных и посеял
на сей
земле и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством соприкосновения своего таинственным
мирам иным; если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращенное в тебе.
Если они
на земле тоже ужасно страдают, то уж, конечно, за отцов своих, наказаны за отцов своих, съевших яблоко, — но ведь это рассуждение из другого
мира, сердцу же человеческому здесь
на земле непонятное.
Если не от
мира сего, то, стало быть, и не может быть
на земле ее вовсе.
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается
на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой
земле, изрекши
на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние
мира, примиритель и спаситель его!
«Имеешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн того
мира, из которого ты пришел? — спрашивает его мой старик и сам отвечает ему за него, — нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за которую ты так стоял, когда был
на земле.
Царство небесное, разумеется, не от
мира сего, а в небе, но в него входят не иначе как чрез церковь, которая основана и установлена
на земле.
— То-то и есть, что но… — кричал Иван. — Знай, послушник, что нелепости слишком нужны
на земле.
На нелепостях
мир стоит, и без них, может быть, в нем совсем ничего бы и не произошло. Мы знаем, что знаем!
Вдруг радиус моего кругозора стал быстро сокращаться: навалился густой туман. Точно стеной, отделил он меня от остального
мира. Теперь я мог видеть только те предметы, которые находились в непосредственной близости от меня. Из тумана навстречу мне поочередно выдвигались то лежащее
на земле дерево, то куст лозняка, пень, кочка или еще что-нибудь в этом роде.
Потом я показывал им созвездия
на небе. Днем, при солнечном свете, мы видим только
Землю, ночью мы видим весь
мир. Словно блестящая световая пыль была рассыпана по всему небосклону. От тихих сияющих звезд, казалось, нисходит
на землю покой, и потому в природе было все так торжественно и тихо.
Либерализм составляет последнюю религию, но его церковь не другого
мира, а этого, его теодицея — политическое учение; он стоит
на земле и не имеет мистических примирений, ему надобно мириться в самом деле.
Унылая, грустная дружба к увядающей Саше имела печальный, траурный отблеск. Она вместе с словами диакона и с отсутствием всякого развлечения удаляла молодую девушку от
мира, от людей. Третье лицо, живое, веселое, молодое и с тем вместе сочувствовавшее всему мечтательному и романтическому, было очень
на месте; оно стягивало
на землю,
на действительную, истинную почву.
Огромный огненный месяц величественно стал в это время вырезываться из
земли. Еще половина его была под
землею, а уже весь
мир исполнился какого-то торжественного света. Пруд тронулся искрами. Тень от деревьев ясно стала отделяться
на темной зелени.
Творческий акт в своей первоначальной чистоте направлен
на новую жизнь, новое бытие, новое небо и новую
землю,
на преображение
мира.
Под бельэтажем нижний этаж был занят торговыми помещениями, а под ним, глубоко в
земле, подо всем домом между Грачевкой и Цветным бульваром сидел громаднейший подвальный этаж, весь сплошь занятый одним трактиром, самым отчаянным разбойничьим местом, где развлекался до бесчувствия преступный
мир, стекавшийся из притонов Грачевки, переулков Цветного бульвара, и даже из самой «Шиповской крепости» набегали фартовые после особо удачных сухих и мокрых дел, изменяя даже своему притону «Поляковскому трактиру»
на Яузе, а хитровская «Каторга» казалась пансионом благородных девиц по сравнению с «Адом».
Но самое большое впечатление произвело
на него обозрение Пулковской обсерватории. Он купил и себе ручной телескоп, но это совсем не то. В Пулковскую трубу
на луне «как
на ладони видно: горы, пропасти, овраги… Одним словом — целый
мир, как наша
земля. Так и ждешь, что вот — вот поедет мужик с телегой… А кажется маленькой потому, что, понимаешь, тысячи, десятки тысяч… Нет, что я говорю: миллионы миллионов миль отделяют от луны нашу
землю».
Социализм верит, что старый
мир разрушится, что над старым злом будет произнесен окончательный суд, что настанет совершенное состояние
на земле, царство человеческой правды, что люди будут как боги.
На земле, в земной истории человечества есть абсолютное касание иного
мира, и точка этого касания единична и неповторима в своей конкретности.
В соборном, церковном опыте дано бытие, душа
мира, мать-земля до рационалистического распадения
на субъект и объект, до всякого отвлеченного знания.
Для христианского сознания
земля и происходящее
на ней имеет абсолютное и центральное значение; она не может быть рассматриваема как один из многих
миров, как одна из форм в числе бесконечно многих форм бытия.
Исключительно аскетическое религиозное сознание отворачивалось от
земли, от плоти, от истории, от космоса, и потому
на земле, в истории этого
мира языческое государство, языческая семья, языческий быт выдавались за христианские, папизм и вся средневековая религиозная политика назывались теократией.
Кто
мир нравственный уподобил колесу, тот, сказав великую истину, не иное что, может быть, сделал, как взглянул
на круглый образ
земли и других великих в пространстве носящихся тел, изрек только то, что зрел.
В море царила тишина.
На неподвижной и гладкой поверхности его не было ни малейшей ряби. Солнце стояло
на небе и щедро посылало лучи свои, чтобы согреть и осушить намокшую от недавних дождей
землю и пробудить к жизни весь растительный
мир — от могучего тополя до ничтожной былинки.
— Ну-у, — Бахарев перекрестился и, проговорив: — слава в вышних Богу, что
на земле мир, — бросил
на стол свою фуражку.
Надобно сказать, что театр помещался не так, как все в
мире театры —
на поверхности
земли, а под
землею.
—
Миром идут дети! Вот что я понимаю — в
мире идут дети, по всей
земле, все, отовсюду — к одному! Идут лучшие сердца, честного ума люди, наступают неуклонно
на все злое, идут, топчут ложь крепкими ногами. Молодые, здоровые, несут необоримые силы свои все к одному — к справедливости! Идут
на победу всего горя человеческого,
на уничтожение несчастий всей
земли ополчились, идут одолеть безобразное и — одолеют! Новое солнце зажгем, говорил мне один, и — зажгут! Соединим разбитые сердца все в одно — соединят!
Человек видел свои желания и думы в далеком, занавешенном темной, кровавой завесой прошлом, среди неведомых ему иноплеменников, и внутренне, — умом и сердцем, — приобщался к
миру, видя в нем друзей, которые давно уже единомышленно и твердо решили добиться
на земле правды, освятили свое решение неисчислимыми страданиями, пролили реки крови своей ради торжества жизни новой, светлой и радостной.
В лесу, одетом бархатом ночи,
на маленькой поляне, огражденной деревьями, покрытой темным небом, перед лицом огня, в кругу враждебно удивленных теней — воскресали события, потрясавшие
мир сытых и жадных, проходили один за другим народы
земли, истекая кровью, утомленные битвами, вспоминались имена борцов за свободу и правду.
Я не понимаю этой глупости, которую, правду сказать, большая часть любовников делают от сотворения
мира до наших времен: сердиться
на соперника! может ли быть что-нибудь бессмысленней — стереть его с лица
земли! за что? за то, что он понравился! как будто он виноват и как будто от этого дела пойдут лучше, если мы его накажем!
— Знаете ли вы, — начал он почти грозно, принагнувшись вперед
на стуле, сверкая взглядом и подняв перст правой руки вверх пред собою (очевидно, не примечая этого сам), — знаете ли вы, кто теперь
на всей
земле единственный народ-«богоносец», грядущий обновить и спасти
мир именем нового бога и кому единому даны ключи жизни и нового слова… Знаете ли вы, кто этот народ и как ему имя?
Но вы еще дальше шли: вы веровали, что римский католицизм уже не есть христианство; вы утверждали, что Рим провозгласил Христа, поддавшегося
на третье дьяволово искушение, и что, возвестив всему свету, что Христос без царства земного
на земле устоять не может, католичество тем самым провозгласило антихриста и тем погубило весь западный
мир.
В догматике ее рассказывается, что бог Саваоф, видя, что христианство пало
на земле от пришествия некоего антихриста из монашеского чина, разумея, без сомнения, под этим антихристом патриарха Никона […патриарх Никон — в
миру Никита Минов (1605—1681), выдающийся русский религиозный деятель.], сошел сам
на землю в лице крестьянина Костромской губернии, Юрьевецкого уезда, Данилы [Данила Филиппов (ум. в 1700 г.) — основатель хлыстовской секты.], или, как другие говорят, Капитона Филипповича; а между тем в Нижегородской губернии, сколько мне помнится, у двух столетних крестьянских супругов Сусловых родился ребенок-мальчик, которого ни поп и никто из крестьян крестить и воспринять от купели не пожелали…
Как проговорил Володимер-царь: «Кто из нас, братцы, горазд в грамоте? Прочел бы эту книгу Голубиную? Сказал бы нам про божий свет: Отчего началось солнце красное? Отчего начался млад светёл месяц? Отчего начались звезды частыя? Отчего начались зори светлыя? Отчего зачались ветры буйныя? Отчего зачались тучи грозныя? Отчего да взялись ночи темныя? Отчего у нас пошел мир-народ? Отчего у нас
на земли цари пошли? Отчего зачались бояры-князья? Отчего пошли крестьяне православные?»
Так мы расстались. С этих пор
Живу в моем уединенье
С разочарованной душой;
И в
мире старцу утешенье
Природа, мудрость и покой.
Уже зовет меня могила;
Но чувства прежние свои
Еще старушка не забыла
И пламя позднее любви
С досады в злобу превратила.
Душою черной зло любя,
Колдунья старая, конечно,
Возненавидит и тебя;
Но горе
на земле не вечно».
Весь облитый слезами, Ахилла обтер бумажным платком покрытый красными пятнами лоб и судорожно пролепетал дрожащими устами: «В
мире бе и
мир его не позна»… и вдруг, не находя более соответствующих слов, дьякон побагровел и, как бы ловя высохшими глазами звуки, начертанные для него в воздухе, грозно воскликнул: «Но возрят нань его же прободоша», — и с этим он бросил горсть
земли на гроб, снял торопливо стихарь и пошел с кладбища.
В самом деле, ведь стоит только вдуматься в положение каждого взрослого, не только образованного, но самого простого человека нашего времени, набравшегося носящихся в воздухе понятий о геологии, физике, химии, космографии, истории, когда он в первый раз сознательно отнесется к тем, в детстве внушенным ему и поддерживаемым церквами, верованиям о том, что бог сотворил
мир в шесть дней; свет прежде солнца, что Ной засунул всех зверей в свой ковчег и т. п.; что Иисус есть тоже бог-сын, который творил всё до времени; что этот бог сошел
на землю за грех Адама; что он воскрес, вознесся и сидит одесную отца и придет
на облаках судить
мир и т. п.
1800 лет назад
на вопрос этот Христос ответил, что конец нынешнего века, т. е. языческого устройства
мира, наступит тогда, когда (Мф. XXIV, 3—28) увеличатся до последней степени бедствия людей и вместе с тем благая весть царства божия, т. е. возможность нового, ненасильнического устройства жизни, будет проповедана по всей
земле.